Юрий Михайлович Поляков
Собрание сочинений
Том 7
2010–2012
© Поляков Ю.М.
© ООО «Издательство АСТ», 2025
Часть третья
Мужелюбица и мужелюбница
Глава 72
Опасные руки
Утром жизнь Кокотова не имела никакого смысла.
«Почему? Почему? Ну почему же?!» – тяжелым клювом бил в висок черный дятел отчаяния.
Автор «Преданных объятий» лежал на кровати и, страдая, размышлял о том, что клочок серебряной новогодней канители – это, пожалуй, теперь единственная радость, оставленная ему судьбой. От постельного белья глумливо веяло дорогими запахами Натальи Павловны.
А ведь все так славно, так легко начиналось! Окутывая замерзшую даму предусмотренным одеялом, писодей несколько раз рискованно прикоснулся к ее дрожащему телу, одетому во все пионерское, и не почувствовал явных возражений. Даже наоборот. Она лишь воскликнула с деланым негодованием: «Ах, какие у вас все-таки нахальные руки!» Потом Обоярова вынула фляжку, и они быстро ее осушили, пытаясь согреться коньяком. Тщетно: вечер был такой холодный, что из румяных уст Натальи Павловны вился легкий парок, казавшийся в свете луны космически отчетливым и угловатым. Однако, не согрев, коньяк сообщил телу веселую вседозволенность, и Кокотов начал деликатно теснить захмелевшую даму в глубь беседки.
– Нет-нет, пойдемте домой! – запротестовала она. – Я замерзну, заболею, умру – и все достанется Лапузину!
Забрав с перил фаянсового трубача и подхватив бывшего вожатого под руку, Обоярова увлекла его к особняку, смугло белевшему в полутьме. По пути она весело сообщила, что звонок Скурятина волшебно преобразил всю Краснопролетарскую прокуратуру. А ведь еще недавно там просто смеялись над ее жалкими поисками справедливости и настойчиво советовали, намекая на могучие связи Лапузина, принять его унизительные условия. То есть остаться ни с чем, за исключением скромной «двушки» на Плющихе, купленной еще дедушкой. А тут вдруг прокурорские дружно возмутились постыдным поведением директора Института прикладной генетики, бросившего верную жену без средств к существованию. Наталья Павловна рассказывала все это живо, в лицах, с юмором, со множеством точных, неожиданных деталей, вызывавших у писателя теплую литературную зависть. Слушая, Андрей Львович осторожно думал о том, что провести оставшуюся жизнь рядом с такой веселой, артистичной и, наверное, очень чувственной женщиной – это и есть настоящее счастье.
– Ай-ай-ай! – покачала головой Обоярова, изображая межрайонного прокурора Гамлета Отелловича. – Разве это мужчина?! Нет, не мужчина! В Армении так никто не делает. Женщина – это мать, и обижать ее нельзя…
Явно огорченный тем, что придется возвращать деньги Лапузину, он несколько раз прошелся по просторному кабинету, грустно поглядывая на большую фотографию затурканного Арарата, потом задумчиво постоял возле сувенирной щепки Ноева ковчега, хранящейся под стеклом, затем вернулся в кресло и по селектору поручил своему заместителю Камаллу Исмаиловичу срочно выяснить, каким же образом все имущество разводящихся супругов оказалось оформленным на бывшую жену Лапузина, его взрослых детей от первого брака и даже тетю, проживающую в Калининграде.
Кабинет Камалла Исмаиловича оказался поменьше, зато был застелен бухарскими коврами ручной работы. В углу, на резном столике, возвышался изящный серебряный кальян, точно змеей обвитый тонким курительным шлангом. Заместитель угощал гостью зеленым чаем из антикварных пиал и засахаренными фруктами, сердечно расспрашивал о жизни, уверял, что у него на родине так не поступают даже с третьей, давно не посещаемой женой. Шариат в этом смысле, объяснял он с врожденной азиатской улыбкой, гораздо гибче и справедливее брачного законодательства России. Когда-нибудь русские это поймут и встанут на верный путь, указанный пророком Мухаммедом. В конце концов он отвел пострадавшую Наталью Павловну к своему заместителю Доку Ваховичу и поручил разобраться.
Доку Вахович, молодой джигит в костюме от Версаче…
– А как вы догадались, что от Версаче? – игриво спросил Кокотов, поглаживая складки ее короткой юбочки.
– Он забыл срезать с рукава фирменную нашивку. А может, у них так принято, чтобы весь аул знал и гордился! – ответила бывшая пионерка и шлепнула Кокотова по руке.
…На голове у Доку Ваховича была мерлушковая папаха, стоившая не меньше Версаче.
– А это откуда вы взяли? Он забыл срезать ценник? – поддел обиженный писодей.
– Нет. Нас с Федей одно время крышевали чеченцы, и в горных шапках я разбираюсь. Не сбивайте меня, пожалуйста!
Джигит выслушал задание начальника с таким лицом, какое бывает у человека, если ему в рот попало что-то несвежее, но сразу выплюнуть неприлично. Кабинет у него оказался совсем небольшой, но зато стены были увешаны кинжалами в черненых узорных ножнах, круглыми щитами, кремневыми ружьями, чеканкой с кудрявыми сурами и пистолетами времен имама Шамиля, а также фотографиями родовой башни, напоминающей огромную печную трубу с бойницами. Доку Вахович по-русски говорил совсем плохо и потому больше слушал, перебив Наталью Павловну гортанным вопросом лишь однажды:
– Брат ест?
– Что?
– Брата имеешь?
– Нет.
– Жал. У нас брат за сестру плохого мужа чык – и всо… – Он кивнул на кинжалы, потом нажал кнопку и позвал: – Коста, зайды…
Наталья Павловна ожидала увидеть еще одного отпрыска разноплеменной Советской империи, рухнувшей двадцать лет назад под тяжестью собственного великодушия. Однако вошедший был круглолиц, курнос, светловолос и произнес, прикрыв дверь, без малейшего акцента:
– Добрый день!
При этом он застенчиво озирался и был похож на ботаника, который, собирая кавказский гербарий, забрел в немирный аул.
– Коста, займыс! – поморщившись, приказал Доку Вахович.
«Коста» покорно кивнул и, тихо отрекомендовавшись Константином Ивановичем, отвел истицу в большую комнату, заставленную множеством столов, за которыми сидели, листая пухлые дела или уставившись в мониторы, сотрудники прокуратуры. Константин Иванович был, вероятно, небольшим, однако начальником: его стол разместился в углу, близ окна, отгороженный канцелярским шкафом. Примерно так же в годы скученного советского быта создавали брачные условия молодоженам. Над столом висела журнальная вырезка – портрет генерала Ермолова. Гроза Кавказа, по-наполеоновски засунув руку за отворот мундира, смотрел, выпучив глаза и топорща усы.
– Это хорошо, что вы на самого Скурятина вышли! Иначе… Ну, вы меня понимаете! – прошелестел «Коста», указав глазами вверх. – Теперь главное – правильно заявление составить и все остальное…
– Вот почему, мой рыцарь, я не могла приехать к вам раньше, – объяснила Наталья Павловна. – Вы не сердитесь?
– Нет… – уклончиво ответил рыцарь.
Она вдруг остановилась и, укрыв Кокотова одеялом, словно большая летучая мышь крылами, подарила ему протяжный коньячный поцелуй. Автор «Жадной нежности», воодушевившись, осмелился погладить то место, где талия становится бедрами, однако увлекся и вскоре достиг края короткой плиссированной юбочки, едва закрывавшей тылы Натальи Павловны, мягкие