Лейтенант. Назад в СССР. Книга 8. Часть 1
Глава 1
Живой
* * *В себя я пришел практически сразу, однако лишь на несколько мгновений.
Сознание то включалось урывками, то выключалось вновь, поэтому я видел перед собой лишь какие-то разрозненные неясные картинки, то и дело сменяемые темнотой… В голове все путалось, в ушах звенело, тошнило. Мысли — как вязкий кисель. Переплетались между собой, будто внутри меня что-то сломалось. Я никак не мог сосредоточиться и взять себя в руки — мысли будто куда-то утекали из головы и я с трудом понимал, что происходит.
Разозлился, усилием воли заставил себя взять себя в руки.
Разом ощутил, что все тело отзывалось болью, но вместе с тем, было даже как-то странно — будто бы руки и ноги не совсем мои. Словно резиновые, какие-то чужие.
Я внезапно вспомнил, как меня взрывом выбросило из салона бронетранспортёра — сейчас вокруг были какие-то камни. Сухая пыль, глина. Темнота. Воняло пылью, дымом.
Щека в крови — видимо ударился о камни. Глаз открывался с трудом. Поза неестественная, неудобная.
Смотреть на ноги не было ни времени, ни желания — ничего хорошего я там точно не увижу. Однако, нижние конечности я вроде как чувствовал, значит, они на месте — не оторвало при взрыве. При таком экстриме, даже в живых остаться настоящее чудо.
Я внезапно вспомнил, что где-то рядом находятся душманы, совершившие внезапное нападение на наш транспорт. Сколько их там, десять? Двадцать? Оружия при мне не было, улетело куда-то при падении. Я сейчас совсем не боец, меня можно брать голыми руками.
Не думаю, что кто-то ещё из наших мог выжить в этой мясорубке — те кто находился в бронетранспортёре, с высокой вероятностью погибли — там почти без вариантов. Конечно, многое зависело от того, чем именно по нам выстрелили… Первая машина осталась где-то позади, уничтоженная взрывом. УАЗ это не БТР, брони нет вообще. Даже очередь из Калашникова — прошьет насквозь.
Да, я уцелел. Возможно, один. Но надолго ли?
В каком я состоянии? Вокруг жестокий враг, которому жалость не ведома в принципе. Духи практически всегда жестоко расправлялись с ранеными шурави, заставляя их перед смертью страдать ещё больше.
Я помню, как наш замполит майор Ветров, ещё в той воинской части, где моим ротным командиром был капитан Воронин, рассказывал, что в плен к духам лучше не попадать. Особенно раненым. Он тогда все очень красочно описал. Да я по другим событиям знал, что победителей не судят.
В будущем, во всех горячих точках, где мне, уже прожжённому боевому волку довелось побывать — всегда в голове была одна мысль — для меня плен немыслим. Ни в каком смысле. Русских солдат в плен почти не брали, ни в Сирии, ни в Ливии…
Но в Союзе, во время Афганской войны ситуация была несколько иной — молодые солдаты были срочниками, погибать не хотели. Иногда попадались бойцы считающие, что если был хоть какой-то шанс уцелеть и вернуться домой, то лучше сдаться врагу. Далеко не все, но они были. Потом их обменивали, освобождали в ходе боевых операций, выкупали. Кто-то сбегал, а кто-то принимал ислам и оставался там жить. Но последних были единицы… И черт возьми, понять, почему они вступили на этот путь, я не мог.
Если душманы меня найдут здесь, то гарантированно пристрелят — на кой-черт им сдался тяжелораненый русский солдат? Кто его будет таскать, лечить? Откуда брать лекарства?
А даже если меня и не пристрелят, то возьмут в плен. Опять бросят в холодный зиндан и будут морить голодом, жаждой, пытать, заставят работать изнурительным трудом… Что с раненого взять? Во всем этом вообще сложно найти что-то хорошее, как ни посмотри. Но погибать сейчас я не собирался. Даже мысли не было — зубами буду грызть, но выберусь. Легче всего сейчас все бросить, лечь и ждать своей судьбы! Но не про меня эта песня!
С трудом оглянувшись через свое же плечо, я увидел позади, в темноте горящий БТР-80, позади, на неопределенном расстоянии от него горело что-то ещё. Наверное, это был УАЗ «Буханка», в которой ехал старший лейтенант Чесноков. Придурки, зачем нужно было так рисковать и ехать по темноте?
Я же пытался предупредить, но разве кто слушал⁈
Воняло гарью, было жарко. Я вспотел, был мокрый. Даже не знаю, может, это была моя кровь?
Кто-то где-то ещё стрелял, но все доносившиеся до меня звуки были приглушенными, гулкими. Почти все время я слышал звон в своей же голове, такой же, как во время контузии. И звон не проходил, то нарастал, то затихал.
Тошнило, сильно болела голова, волнами наказывала слабость и смертельная усталость. В глазах плясали разноцветные звёздочки, радужные пятна.
Я не хотел в плен. Поэтому, нереальным усилием воли, цепляясь пальцами за высохшую землю, за торчавшие из нее камни, стебли растений, помогая себе локтями куда-то пополз. Неважно куда, главное подальше от места нападения. Духи будут тут очень скоро, они не должны меня найти. В темноте никто тут прочесывать ничего не будет. Духам не до этого — прибегут, добьют живых, возьмут самое ценное, что можно забрать и свалят.
Медленно, но верно, я полз вперёд. Движение за движением. Через боль. В голове пульсировала только одна мысль — ползти, ползти, ползти. Метр, ещё один. Ещё метр. Ещё.
Спастись. Выползти из зоны видимости, чтобы меня не увидели, не схватили.
Второй раз умирать не хотелось… Да что там, мне и первый раз не хотелось! Но тогда у меня выбора просто не было — либо несколько смертей, либо только одна. Я российский офицер, со своими собственными идеалами, я тогда не мог поступить иначе. Времени соображать — тоже не было, вот и накрыл собой ту проклятую гранату. Внезапно поймал себя на мысли, что может это меня так «сверху» отблагодарили, за то что без раздумий пожертвовал собой? Спас гражданских, женщин. Мол, второй шанс?
Сейчас ситуация была совсем иной, правда впереди по-прежнему маячила смерть.
Я полз и полз, кое-как сдерживая тошноту, игнорируя слабость. Ненадолго останавливался, через боль вдыхал воздух в легкие, усилием воли заставлял себя двигаться дальше. Мутным взглядом выхватывал из темноты какой-нибудь камень, полз до него, затем искал другой ориентир. Я даже не мог сказать, быстро шло время или медленно — я как будто бы находился вне его. Сколько я прополз? Тридцать метров? Пятьдесят? Сто?
Сзади послышались голоса. Говорили на пушту, вроде бы.
Но я полз дальше, не обращая внимания. Затылком чувствовал мерзкое ощущение того, что в любой момент в меня прилетит пуля. Когда кто-то позади выстрелил, я аж вздрогнул. Но свои намерения не изменил… Дайте только выбраться, дайте выжить, а я еще дам знать о себе.
В какой-то момент я вдруг почувствовал, что заваливаюсь куда-то вниз и падаю. Кубарем качусь, бьюсь локтями, коленями головой. Задыхаюсь в пыли. Перед глазами сплошное мельтешение.
В таком состоянии невозможно было как-то оценивать своё самочувствие — пожалуй, тут уместно всего одно слово — дерьмовое. Без вариантов.
А скатившись вниз, я попал в какую-то вязкую грязь. На этом силы покинули меня окончательно — всему есть предел, каким бы подготовленным ты ни был…
* * *Майор Игнатьев был в плохом расположении духа. Он лежал на больничной койке, мрачно смотрел на свои перебинтованные ноги и сильно сжимал и разжимал кулаки.
Да, в крупном госпитале Ташкента ему провели сложную операцию, в результате которой удалось восстановить перебитую пулей кость. Изначально она срослась плохо, от чего её снова пришлось ломать. Оказали все необходимые процедуры… Да, в советское время военная медицина тоже не блистала, но тогда хотя бы было человеческое отношение. Раненому давали все, что было. Нужно — бери! Больно? Сейчас поможем, хоть как-нибудь. А сейчас военная медицина — это одно название. Позорище, кто бы там что ни говорил. Собачье отношение.
Помню, как я как-то дал в зубы начальнику отделения гастроэнтерологии. Получил по заслугам.